Опредмечивание деятельности

Как прекрасно показал Маркс, в любом предмете и в заключенном в нем, внутри, объекте овеществлена человеческая деятельность. Если мы берем стул, то это есть овеществление конкретного и абстрактного человеческого труда. И в этом смысле каждая вещь, прежде всего, аккумулирует прошлый человеческий труд, свертывает его в себе. А затем включается следующая деятельность - деятельность использования, или употребления, этого предмета. Это тоже крайне важно.
Каждый такой предмет есть точка разрыва в процессах деятельности. Вот есть деятельность, которая осуществлялась, она порождала определенный предмет; теперь этот предмет возник - здесь стол стоит, на нем микрофон, у вас - ручки, часы и пр., - это все сняло в себе прошлые процессы деятельности, они опредметились, произошла предметизация.
Деятельность как бы умирает в предмете и одновременно в нем воплощается. А затем начинается новая деятельность - деятельность по использованию. И эта деятельность по использованию направлена на тот же предмет. Но можно сказать, что это работа с прошлой деятельностью, представшей теперь в форме предмета. Здесь очень важна неоднородность процесса. Сначала - процесс труда, он овеществляется в некоем предмете, снимается, свертывается в нем, а потом этот прошлый, овеществленный труд становится предметом следующей деятельности - деятельности использования. Предметы суть лишь инобытие деятельности, то, в чем деятельность существует в своей омертвленной, остановленной форме.
Но само это обстоятельство, что предмет есть овеществленный, остановленный труд, меняет закон его жизни. Предмет, в котором деятельность снимается, существует по своим предметным законам, которые есть превращенные формы деятельности, и он есть то, к чему прикладывается следующая деятельность.
Это нам понадобится для введения элементов системного анализа. Современный системный анализ не может не учитывать того обстоятельства, что процессы деятельности как бы умирают в предметах, но одновременно и сохраняются в них, берутся в превращенной форме, а потом снова включаются в процессы новой деятельности.
Предмет в Процессе  человеческой деятельности (в названии этого топика сильно сомневаюсь – об чем тут точно речь)
А что это значит - процессы деятельности? Процессы человеческой деятельности неотрывны от процессов коммуникации, т.е. есть от речи, и слова речи непрерывно отображают и сопровождают деятельность. Этот процесс, о котором я говорил сейчас, это не один гомогенный, однородный процесс, это много разных процессов, идущих параллельно. Это не только практическое действие по преобразованию материала, а это обязательно и мысль, зафиксированная в словах. Поэтому предмет не просто имеет форму природного материала, ограниченного - полированного, лакированного и т.д., - а это обязательно структура такого типа: есть природный материал, на который мы накладываем форму, а кроме того, к каждому действию, каждому объекту окружающего нас мира привязано слово, его обозначающее, и это слово замещает данный объект.
Следовательно, предмет существует в двойной форме: в форме вещи и в форме слова. Предмет есть всегда исторически, культурно детерминированная связка между словом и вещью, вещью и словом. Почему я это повторяю дважды? Потому что есть две связи:
связь замещения - от объекта к слову,
и связь отнесения - от слова к объекту.
Что же происходит с процессами мыследеятельности? Они всегда идут в двух параллельных плоскостях. В одной плоскости мы как бы изменяем материал самих вещей, а в другой плоскости, параллельно, мы работаем со словами или со знаками. И между тем и другим все время идет увязывание работы с вещами и работы со словами. Между словами и вещами существует пространство смыслов - развертываются смыслы, которые мы раскрываем за счет процессов понимания. Об этом я буду специально рассказывать.

Процесс мыследействия

Процесс мыследействия представляет собой несколько параллельных процессов. Можно сказать иначе: процесс мыследействия развертывается как несколько связанных между собой многоплоскостных процессов. Это всегда своего рода «этажерка». Причем задачи отличаются по своей сложности, по количеству языков, которые задействованы. И люди, с одной стороны, все время стремятся минимизировать число «надстроечных» плоскостей, с другой же стороны, число их постоянно растет, потому что возможности решения задач задаются новыми языками, включаемыми в этот процесс.
Скажем, алгебра отличается от геометрии тем, что в геометрии четыре языка, один над другим, а в алгебре всего один язык, поэтому алгебра проще.
Отношения замещения (от объекта к слову)  и отнесения (от слова к объекту) не формализуемы, это всегда делается «по интуиции». А работа в одном языке, в одной плоскости всегда формализуется, подчиняется определенным правилам. Если вы выучили правила преобразования алгебраических соотношений или правила дифференцирования и интегрирования, дальше работа идет формально. А что значит решать геометрическую задачу? Надо же понять, в каком чертежном виде представить исходно данную задачу, и на это формальных правил нет и быть не может. Поэтому здесь всегда нужен опыт работы.

Добавка к теме предмета

Предмет есть всегда связка между вещью и словом. Это связка двойная, она состоит из движения от вещи к слову (связь замещения) и от слова к вещи (связь отнесения); т.е. здесь обязательно есть прямой переход и обратный переход. И само мышление обязательно развертывается как многоплоскостное движение: сначала движение в объекте, потом движение в замещающих словах, потом в словах, замещающих слова, и т.д. И всегда параллельно.

Метод решения задач

Он состоит в том, что мы находим язык, в котором решение очевидно. А найдя такой язык, мы потом переводим его в другой язык, в другую языковую форму, в которой нам нужно получить ответ. А достигается это за счет того, что в мышлении есть много параллельных процессов, из которых одни разворачиваются в вещах, другие в замещающих их знаках.
Вот мы работаем, натыкаемся на непреодолимый барьер - мы перескакиваем на уровень замещающих слов, потом на следующий, пока не найдем решения, а потом двигаемся обратно к объекту. Так решал задачу определения площадей, описываемых произвольными кривыми.
Поиск решения задачи всегда есть как бы возгонка по языкам, пока мы не дойдем до языка, где решение очевидно, а потом начинается движение назад.
Из этого следует, что плоскость вещей и плоскость знаков постоянно указывают друг на друга.
Умение читать чертежи и схемы – это  когда сложилось полагание за этим языком реальности. Мы видим схему и можем рассмотреть, что на ней есть. Есть переход к плоскости объекта, автоматически и легко видим, какой мир объектов и действий с ними за этим стоит. И все богатейшие возможности мыследеятельности заданы нам тем, что предметы представляют собой вот такие многоплоскостные структуры вещей, действий с вещами, замещающих их знаков, действий со знаками, снова с вещами и т.д. В современной науке бывает 12-16 языков, которые ставятся в отношение замещения друг к другу, и работа идет сразу во всем этом «слоеном пироге».

Целеполагание организатора, руководителя, управленца. Объект его деятельности.

У него должны быть цели, причем обязательно, личные.
Действительно, играть надо только в те игры, которые становятся вашими личными делами. В каждой должности вы должны просматривать свои личные цели. Это не вопрос корыстности,  а различия между личностью и индивидом.
«Я из этой стройки конфетку сделаю» - пример такой цели. И если она так стоит, то она теперь определяет его стратегию. Он будет производить ряд сложнейших оргуправленческих действий по отношению к своему строительству. Он должен его улучшить. Строительство – это полисистема. Так вот, он теперь должен в этой полисистеме вырезать отдельные плоскости и слои, отдельные объекты своего знания и своего действия. Как же он это делает? За счет предметной организации. Он на свою доску «закладывает» определенную схему. Например, он хочет выступить как организатор, преобразующий административную систему, в частности административные отношения между своими замами. Тогда он рисует эту схему: эти пять мест, связанных между собой определенными отношениями. Вот он ее нарисовал на доске и теперь относит к строительству, как бы накладывает на него эту схему и вырезает в качестве объекта определенную структуру. Он очерчивает границы объекта, как бы снимает проекцию. И объект задается за счет этого его действия. Это в том случае, если у него есть такая цель: перестроить эту часть административной структуры.
Если же он не мыслит так, а просто сразу входит на место начальника управления строительством, на место в уже готовой структуре, то теперь его представление об объекте  будет неадекватное, несоответствующее его позиции.  Смешно, если он теперь, находясь в этом месте, будет на своей доске, в действительности своего мышления в качестве объекта иметь эту структуру. Это значит, что у него сразу возникнет разрыв между тем, что у него в действительности его мышления представлено как объект, и тем, на что он должен действовать реально. Потому что теперь, в этом положении, он должен воздействовать на совершенно другой объект. Как правило, это технология строительства. Он проводит планерки, его интересует выполнение графиков, строительных работ, явка рабочих, отчеты начальников участка и т.д.
Меняются цели, меняются представления об объекте.
Каждая позиция, каждое место, каждое положение требует своих особых представлений об объекте. И этот объект задается предметно, через схему, которая вырезает из мира как целого объект с определенными границами.
Как мы сейчас работаем? Мы работаем на соединении трех позиций. Одна позиция - внутренняя, когда я рассматриваю себя как определенное место в структуре, например место начальника управления строительством. Вторая позиция - внешняя, когда я противопоставляю себя всему строительству, говоря, что это мой объект, все это в целом. И третья позиция - рефлексивная. Мы все время работаем в этих трех позициях. Эти три позиции - очень значимая вещь. Вся наша дальнейшая работа будет идти по этой схеме.
Вот я осуществил некую работу. Потом я задаю вопрос: что я делал и как я делал? При этом я выхожу в рефлексивную позицию и могу начать описывать, что я делал. А потом, если у меня есть соответствующий язык и я могу это изобразить, я перехожу во внешнюю позицию и задаю на доске схему - схему объекта, в котором я раньше находился.
И тогда я впервые ставлю себя против объекта. Когда я работаю внутри структуры, эта структура для меня объектом не является, она является условием моего действия. Мы, как правило, не фиксируем и не описываем тех структур социальной деятельности, в которые мы включены. Часто человек даже не знает, что он делает. Для преодоления этого необходим выход в рефлексивную позицию. Эта рефлексивная позиция оформляется потом во внешнее отношение к самому себе, к своему действию и к тому фрагменту социального мира, в котором человек живет. И вот тогда этот фрагмент выступает как объект.
Человеческая деятельность отнюдь не всегда предполагает объект. Когда он просто работает, просто функционирует. Ничего не пытается сделать и ничего не пытается преобразовать. И целей при этом никаких нет.
Все люди бегают без цели. И отсюда различие между поведением и деятельностью.
Цель возникает тогда, когда в отправлении привычного поведения возникает сбой, или нарушение, прокол. Вот тогда я начинаю ставить перед собой цели.
А до этого у меня никаких целей нет. У меня есть реализация привычной нормы поведения.

Деятельностный подход.

Натуралистический и деятельностный подход.
Специфическая черта деятельностного подхода – целевое поведение.
Натуралистический подход.  Вот есть объекты природы, они вне нас лежат. Мы - против них, они - против нас. Мир объектов образует ситуации, и мы эти объекты видим как данные.
Деятельностный подход. Никаких объектов. Он говорит: есть я, я действую, и в этом действии я накапливаю опыт. Объектов здесь нет. Я реализую определенные привычные типы действий, иногда удачно, а иногда с «проколами». Когда у меня происходит прокол, я выхожу в рефлексивную позицию, оцениваю ситуацию, ищу причины, источники прокола. Тогда впервые очерчивается ситуация, но пока все еще нет объектов. Потом я перехожу в особую позицию, собственно мыслительную. И тогда я как бы завершаю этот цикл, оформляю результаты моей рефлексии, анализа ситуации, в том числе в виде очерчивания границ определенного объекта, на который мне теперь надо действовать, который мне теперь надо менять.
Для деятельностника существует не мир объектов, который ему противостоит, а мир деятельности, в который он сам включен, - это первая позиция.
Вторая - рефлексивная, когда он должен осознать, осмыслить свою деятельность и окружающие его структуры, в которые он включен.
И только на третьем шаге он выходит к противопоставлению себя этому миру и тогда оформляет то, с чем он раньше действовал и что он осмыслил в рефлексии как противостоящий ему объект.
Это два принципиально разных подхода. Деятельностный подход развивается в последнее время, это фактически результат XX столетия; натуралистический подход начал складываться с начала XVII века.
И последний тезис здесь. Если мы все рассматриваем с деятельностной точки зрения, то мир общественной деятельности человеку предзадан, это то, куда он попадает после рождения, получив воспитание. И он в этот мир включен как элемент. Вспомните: тот, кто не имеет места в обществе, тот не человек.
Человек - это единство места и биологического наполнения. Человек есть совокупность общественных отношений, в которые он включен. Это системный подход к человеку.
Человек всегда включен в структуры деятельности: отношениями других людей и организационной фиксацией ему задается место. И есть совокупность мест, через которые люди проходят, поднимаясь по общественной лестнице. Но люди относительно свободны по отношению к этим местам. Маркс говорит, что человек - это элемент человеческого общества; он идет не от людей к обществу, а от общества как целого к отдельному человеку. Общество имеет определенную социокультурную структуру, и эта структура воплощается во множестве мест, четко фиксированных: тут начальник управления строительством, тут - зам, тут - главный технолог, тут - разнорабочий, тут - тунеядец (это тоже определенное место).
Итак, человек попадает в этот мир, функционирует в нем, и только потом начинает осознавать себя и выделяет себя как личность. Личность, индивидуальность - это есть то, что всегда дается борьбой, это не дано изначально. Отнюдь не всякий человек «имеет» личность. Более того, существовали исторические эпохи, когда люди вообще не имели личности. Раб не имеет личности. Личность надо заработать, получить за счет реализации личностного отношения к делу, в частности за счет осознания себя как личности.
Итак, в чем состоит деятельностный подход? Человек рассматривается не как Робинзон, противопоставленный миру природы (так думали начиная с конца XVI века до середины XIX - начала XX веков), а как включенный в мир деятельности, в деятельностные структуры; он там имеет место и выступает как наполнение его.
После сложной борьбы, исторически опосредованной, человек может претендовать на то, чтобы быть личностью и индивидуальностью. Он это делает, во-первых, за счет осознания себя и своей роли, во-вторых, за счет выхода во внешнюю позицию и противопоставления себя как личности всему остальному миру.
И это отношение есть отношение субъекта и объекта. Он теперь считает себя субъектом, ему противостоят объекты природы, и это отношение дает ему возможность противопоставлять себя природе и познавать ее.

Понимание деятельностного подхода – как основа для понимания роли личности в своей собственной истории. Борьба личности за активную жизненную позицию.

Все это, как я теперь утверждаю, есть не что иное, как внешняя, снятая, конечная форма. И если люди думают, что так все обстоит исходно, то они глубоко заблуждаются, они становятся жертвами предрассудков, иллюзий, они уже не понимают реального устройства мира, а следовательно, ими можно манипулировать, с ними можно делать все что угодно. Ибо они с самого начала неадекватно понимают свою и общую ситуацию. Они по-прежнему думают, что живут во времена идеалистической буржуазной эпохи, а сейчас совсем другая жизнь.
Сейчас - время больших деятельностных организаций, которые используют человека как ресурс. И поэтому борьба за права человека в оппозиции к организации переходит в новую фазу - это одна из основных линий XX века и, наверное, XXI и XXII веков. Вопрос стоит так: может ли отдельный человек сотворить из себя такую силу и мощь, чтобы противостоять давлению организации и обеспечить нормальное развитие человеческого общества? Найдет ли он в себе силы по-прежнему быть личностью в условиях этих мощнейших структур? Это проблема техник, которые должен приобрести человек, дабы иметь защиту от организаций, чтобы сохранять разум, ответственность, чувство, что он хозяин, иначе говоря - «активную жизненную позицию».
Борьба за активную жизненную позицию есть борьба за сохранение личности, которая набралась окаянства и считает себя по мощности сопоставимой с любыми организациями. Она говорит: «Я система, по мощности равная им». А когда ее саркастически спрашивают, в чем же она видит свою мощь, она отвечает, что она разумна. Я умею мыслить, говорит она, и в этом моя сила. А организации мыслить не могут.
У организаций целей нет. Цели есть только у людей. Поэтому организации слепы. Организации оформляют цели определенных групп людей.
Итак, объект каждый раз выделяется в предметных структурах за счет соответствующих схематизмов. ????

Зависимость инструментария управленца от его целеполагания.

И последний тезис перед перерывом. Смотрите, что я показывал. Если человек принимает позицию организатора административных структур, ему нужны одни представления и одна техника, ему понадобятся соответствующие схемы, и он должен сам их организовать и выделить объект, пройдя весь этот путь: выйдя из ситуации, проанализировав функции места, а потом определившись в своем отношении к организации как к объекту. Для перестройки административного аппарата нужна иная техника работы, а если вы вошли в это место и решили функционировать в нем, выполнять обязанности начальника как руководителя, то вам нужно совсем другое представление и другая техника работы. Если же вы решили развивать ваше строительство, выступить в роли управляющего, вам нужна смена целей, четкая фиксация новых целей и самосознание: «я буду развивать». И для этого также нужны другие схемы, другие техники. Такими техниками являются, в частности, техники системного и системодеятельностного анализа.

«Элементы системного анализа».

Часть 1. История системного движения.
Часть 2. Основные категории системного анализа.

1949-1950 годах -  точка возникновения системного движения.

Предыстория возникновения системного движения.
Два человека и их работы: Кондильяк и Лейбниц.
«Работы аббата Кондильяка показали, что все дело - в хорошо построенном языке. Язык должен быть таким, чтобы он просто и отчетливо отображал отношения вещей. Когда у нас есть такой язык, то мы можем знать, что происходит в мире. Поэтому мы решили каждую часть вещества обозначить своим особым именем, дать ей соответствующий знак». (Лавуазье)
Кондилья начертил программу построения химии.
В «Трактате о системах» Кондильяк обсуждал проблему системности знания. Он показал, что знание всегда образует систему. Оно всегда не-одиночно, не вырвано из контекста, всегда есть многочисленные связи с другими знаниями.
Понятие системы применялось только к знаниям. Не к объектам.
Механика заимствовала понятие системы у Кондильяка. До этого механика того времени была механикой точки - кинематикой точки, динамикой точки. Начали представление о системах знаний переносить на объекты.
Здесь работает представление о предмете и объекте. Мы имели знаковую форму - и Кондильяк первым обратил внимание на системность знаковой формы, - а теперь начали обсуждать вопрос, каким же является объект, и начали проецировать на объект те расчленения, которые были получены на знаниях и их знаковых формах. Происходил перенос из мира языка в мир объекта.
Кстати, этот путь является всеобщим. Мы всегда начинаем с наших технических конструкций, которые нам известны, которые мы создали, и переносим схемы этих технических конструкций на объекты. Отсюда постоянная зависимость «естественной», «натуральной» науки от техники и инженерии в широком смысле. Инженер всегда имеет то преимущество, что он знает, как устроена машина, механизм, который он создавал, или здание, которое он строил. А для ученого объект природы всегда выступает как «черный ящик». Поэтому сегодня, когда физиолог начинает обсуждать, как работает и как устроен человеческий мозг, то инженер-кибернетик говорит: все понятно, это очень сложная вычислительная машина. Этот переход от построенной нами вычислительной машины к объекту природы есть основной принцип. Поэтому инженерные конструкции чаще всего и выступают как модели объектов природы.
Таким образом, перенос системного представления о знании на объекты был вполне естественным.
Понятия:
Множественность частей и наличие связей между ними
Ограниченность этого множества, т.е. принадлежность частей к целому.
Следующий очень важный шаг - появление представления о структуре. Это уже 40-е годы XIX века. Особенно большое значение имели работы французского химика Ж.-Б.Дюма, который показал поразившую всех вещь, зафиксировав парадокс, что вещества, имеющие один и тот же набор элементов, могут обладать совершенно разными качествами.
Пример как сложился парадокс и надо было искать выход из него другими средствами: Вся химия до этого говорила, что свойства целого определяются свойствами составляющих его частей, и был огромный класс явлений, подтверждавших это. Дюма же показал, что свойства целого не определяются свойствами его частей. Сложился парадокс в его стандартной форме, возникла проблема, которую надо было решать. Значит, надо было выйти к основным понятиям, к средствам анализа и найти в них неадекватность.
Появление категории структуры.
Посмотрим, как выстраиваются основные категории. Вот есть мир вещей с их свойствами. Есть мир множеств, или совокупностей. Уже были представления о процессе. Кондильяк ввел понятие системы, где говорилось о связанности частей. Параллельно родилось представление о составе целого. И вот когда Дюма предъявил свои факты, то оказалось, что все эти категории просто не работают. Нужна была новая категория. И такой категорией стала категория структуры, становление которой зафиксировали почти одновременно два химика: Бутлеров и Кекуле.
С этого момента появились все известные нам формулы, включающие значки связей - язык связей. И тут важно было, что эти связи имеют определенную конфигурацию. Убирая элементы, как бы стягивая их в точки, мы получаем чистую структуру.
Структура - это целостность связей, конфигурация связей.
Но далее возникли споры по поводу того, что такое связи. И они загнали Бутлерова в угол, так что он был вынужден признать в середине 80-х годов, что никаких связей в природе нет, а мы таким образом на нашем языке обозначаем процессы, которые развертываются в объектах.
В результате разработок, продолжавших, эту линию, где-то в 1908-1911 годах появилась схема, тоже известная нам по учебникам: электрон вращается вокруг двух ядер и за счет этого их завязывает. Так начали определять валентности, смены связей и пр.
Итак, результаты Дюма были оформлены в виде понятия структуры, и тогда все встало на место. Ясно, что при одинаковом составе может быть различие свойств, потому что свойства целого определяются не элементами, а структурой связей в этом целом. Связи и структура стали основным фактором, конституирующим свойства. Из связей и структуры связей стали выводить свойства целого. Целое стало определяться своей внутренней структурой - не только и даже не столько тем, что связывается, сколько самой структурой.

Значение категории структуры для ОРУ

Я так настойчиво подчеркиваю это, потому что для организатора и управляющего это главный вывод. Американцы очень последовательно использовали этот принцип во Второй мировой войне, и это привело к появлению системотехники.

Появление категории процесса
Итак, появилось понятие структуры, но тут была одна трудность. В эти представления не вкладывались процессы: структура стала чуть ли не важнейшим моментом системного представления, но процесса там еще не было. В химии конца XIX - начала XX века процессы вообще не учитывались, и это очень важно.
В первом учебнике химии Лавуазье написано так: «Химик, производя анализ веществ, а потом их синтез, делает своими руками то, что природа должна была сделать, но почему-то не сделала». Итак, химики думали, что они могут делать и делают только то, что заложила природа, они как бы имитируют, повторяют процессы природы. Природа заложила изначально, что такой-то объект раскладывается на такие-то части и из таких-то частей собирается, и химик угадывает это, как скульптор угадывает форму будущего творения в камне. Химик за счет процедур анализа и синтеза воспроизводит лишь то, что структурно уже заложено в природе.
Поэтому химия, в отличие от физики, никогда не интересовалась процессами в объекте. Она была и остается наукой технической, она учит, как раскладывать и как складывать, анализировать и синтезировать. Она не говорит, как это там происходит «на самом деле». На все вопросы, как же все это происходит там, в природе, почему-то отвечает физика. Физика дает представление о молекулярной структуре, атомной структуре и т.д. и описывает естественные процессы. Поэтому вся эта линия в химии развивалась, игнорируя представления о процессе.
Таким образом, долгое время в структурно-системные представления - а это уже сложилось в структурно-системные представления - процессы не входили вовсе.
Поворот начался после Второй мировой войны, а точнее даже во время нее. Во время войны, как вы знаете, в Англии и в Америке ученых послали не в ополчение, а в разведку, контрразведку, они должны были заниматься проблемами организации и управления.
И надо сказать, что англо-американские разведка, контрразведка и система управления были созданы усилиями химиков и математиков. Англичане и американцы считают это величайшим выигрышем в войне и ссылаются на эти решения как на то, что обеспечило им преимущество в войне.
И вот ученые начали обнаруживать удивительную значимость структурных моментов. Оказалось, что когда морские караваны идут через Атлантику, а на них нападают подводные лодки и бомбардировщики, то все зависит от того, как расположить суда. Можно расположить так, что дойдут все. А можно их так расставить, что ни одно не дойдет.
Или была такая смешная ситуация, когда некий английский генерал запросил, сколько самолетов сбили зенитные орудия, которые были на судах в караване. Оказалось, что мизерно мало. Он приказал снять орудия, но тогда суда перестали доходить вообще. И тогда стало понятным, что дело не только в том продукте, который непосредственно получается, но и в том предохранении, которое этим достигается. Ноль стал рассматриваться как значащий. И отсюда - прямой выход к организации. Отсюда родились все анализы операций, графики и пр. - в этой линии развития, но это тоже надо обсуждать особо. Первоначально они носили сугубо технический характер, военный, и были рассекречены только в 1956 г.
Системное представление всех объектов.
В 1949 г. австрийский - в то время уже канадский - биолог Людвиг фон Берталанфи выдвигает принципиально новую идею. Он говорит, что все объекты представляют собой не что иное, как системы. Категорию системы, которую Кондильяк относил к знанию, Берталанфи теперь в обобщенном виде относит к объектам и высказывает мысль, что живой организм, человеческое общество и все остальное - не что иное, как системы, и их надо рассматривать с принципиально новой - системной - точки зрения. Он тогда не очень понимал, что это значит - рассматривать с системной точки зрения.

Развитие кибернетического движения

Кибернетическое движение начинает разрушать границы областей, предметов, профессий.
Кибернетикам было неважно, кто человек по профессии - физик, математик, биолог или инженер. Важно, чтобы он глядел на мир особым образом: видел в нем системы управления. Это еще пока не системное движение в чистом виде, это кибернетическое движение. Оно все в мире представляет как системы управления.
Начало системного движения
В 1954-1955 годах Берталанфи создает общество «General Systems» . Появляется системное движение.
В 1952 г., в Москве, на философском факультете попытка рассмотреть «Капитал» как систему. Закрыта.
В 1962 г. был организован семинар «Структуры и системы», в котором началось развитие концепций системного анализа, системных подходов.
В 1965 г. была сделана попытка провести первое всесоюзное совещание – закрыто.
В 1967 г. была создана первая Лаборатория системного анализа, и с 1969 г. она начала выпускать ежегодник «Системные исследования», проводить всесоюзные и международные конференции, вышла на «General Systems», американцы начали тщательно следить за нашими работами и переводить их.
Затем это движение перешло на более высокий уровень: был создан Всесоюзный научно-исследовательский институт системных исследований (директор Д.М.Гвишиани).

Такова история системного подхода.

Сначала зарождается идея в философии, на уровне категориального анализа. Это идея организации языка и знаний. И так это и фиксируется Кондильяком. Потом идею начинают переносить на объекты.
При этом объекты - обратите внимание - не являются системными или несистемными. Это есть определенный способ рассмотрения. Если я его рассматриваю системно, то он системный, а если я его рассматриваю иначе, например как точку, то он - несистемный. (вы – в списке – не системный элемент, вам плохо – врач вас рассматривает как систему)
Сначала развитие происходит на небольшой группе людей. Они отрабатывают идеи, принципы, понятия. Все это постепенно фиксируется в категориях. Строится новый язык системных изображений, представление объектов как систем, создаются операции: системный анализ, синтез.
Причем новое растет из старого: надо преобразовать старое, чтобы получилось что-то новое. И постепенно оформляется общее категориальное понятие системы.
Проходит довольно много времени. И когда возникает необходимость, в период Второй мировой войны, эти заранее подготовленные моменты вдруг находят широкое и мощное применение. Происходит как бы взрыв. То, что раньше развивалось медленно и подспудно как средство, теперь вдруг оказывается жизненно значимым. И тогда все те, кто хотят выжить - выжить и победить, начинают это средство использовать. Они начинают применять его широко и без разбора, ибо ситуация такова. Когда эта ситуация исчерпывается, люди начинают осознавать, рефлектировать и видят, что, оказывается, можно решать все новые и новые задачи. Возникает множество последователей.
Сначала это энтузиасты, которые не очень разбираются в деле. Расширение круга людей ведет к упадку идейной стороны. Однако значимым становится то, что возникает новая социальная база.
Системные представления превратились в технические, захватили огромную массу людей, в том числе и тех, кто работает в сфере организации и управления. Сейчас в теории организации и управления направления системного и ситуационного анализа считаются самыми перспективными. Начинается их бурная разработка, появляются лаборатории, институты.

Категория системы и как с ней работать.

Есть некий объект действия - объект, к которому мы можем применять определенные операции. Мы берем две группы операций. 
Первая группа - операции измерения, посредством которых мы выделяем какие-то свойства (а), (Ь), (р)... и фиксируем их в знании, это - свойства данного объекта.
Вторая группа операций - разложение, расчленение на части. Предположим, я произвожу разложение объекта на четыре части. Интересно, что, пока я не знаю внутреннего строения объекта, мои процедуры будут совершенно произвольны. Так вместо одного объекта мы получаем четыре. Но за счет того, что мы получили их путем расчленения, разламывают первого, мы можем ввести категорию целого и частей. Мы говорим, что эти объекты - части, а вот это - целое.
И за счет этого отношения «часть - целое» мы как бы производим обратную процедуру. «Как бы» - говорю я. Сама операция разложения дает качественную границу существования объекта. Был один объект, теперь его нет, вместо него остались части. Поэтому я говорю, что категория целого и части дает как бы обратную операцию.
Предполагая, что это части того целого, которое было раньше, мы увязываем между собой два хронотопа, т.е. два пространства-времени. Первый - целое, которое существовало раньше, второй - тот, в котором существуют части. Мысленно мы можем прорвать эту границу пространства-времени. Имея целое, мы можем представить, как мы его делим на части, что фиксировано в категории целого и части. Имея части, мы можем представить, как мы вновь соберем целое.
У частей есть свойства - (а), ф), (у), (5) и т.д. И вот тут возникает та предметная двойственность. Операции разложения и мыслимые процедуры сборки - это то, что мы делаем с объектами. А что мы должны делать со свойствами? Свойства мы теперь должны отождествлять. При этом существенны еще отношения между свойствами. И все свойства делятся на свойства, общие для целого и частей, и свойства, различающиеся у целого и у его частей. Общие свойства, в свою очередь, делятся на аддитивные и неаддитивные.
Поэтому если мы разложили объект на части, то в принципе неясно, сохранятся ли у частей какие-либо из свойств целого или не сохранятся. И если сохранятся, то будет ли сумма свойств частей соответствовать какому-то из свойств целого. Если сумма будет соответствовать, мы будем говорить, что это - аддитивные свойства. Вес или масса - свойства аддитивные. Я взвешиваю объект, потом разламываю на части, взвешиваю части, и получаю тот же вес, только в другом распределении. Другие свойства будут неаддитивными. Может оказаться, что само свойство сохраняется, но в частях его будет меньше или больше, чем в целом.
А может оказаться, что у частей такого свойства, как у целого, вообще не будет. Гегель выразил это очень точно, сказав, что живое частей не имеет - только труп состоит из частей. Если мы разрежем целостный организм на части, мы получим части трупа, а не части организма.
Например, температура есть свойство макроскопическое, оно принадлежит целому - у точки температуры нет. Давление тоже такое свойство; хотя и есть понятие парциального давления, но это уже хитрости теории со всеми соответствующими парадоксами.
Итак, разделив объект, я теперь должен соотнести свойства частей со свойствами целого. Если мы делим объект, мы хотим знать заранее, какие свойства будут у частей, а собирая объект, мы хотим знать, какие свойства будут у целого. Сегодня, как правило, на подавляющем большинстве наших объектов мы этого не знаем, не умеем этого делать.
Объекты делятся на те, которые разрезаемы на части, и те, которые нельзя разрезать. Организм нельзя разрезать на части, а тушу - можно. Но сначала и хирург работал как мясник, он не следовал внутреннему строению объекта, не рассуждал, как Лавуазье, что есть расчленения, которые природа уже заложила и которым надо следовать, он резал как попало. Кстати, по отношению к лимфатической системе и по отношению к системам биохимической регуляции он и сегодня режет как попало. Известно, что эти системы существуют и что они очень важны, но локализовать их не удается.
Итак, мы видим, что есть процедура, заданная на объектах, и ей должны соответствовать отношения свойств, зафиксированные в знаках. И мы должны уметь так проделывать эти действия, чтобы они соответствовали членению на части и обратной процедуре сборки. Это сегодня главная проблема всех наук, имеющих дело со сложными объектами, теории организации и управления в том числе.
Итак, часть, или части, - это то, что получается в результате разрезания...Я говорю о механичности разрезания - тогда мы получаем части. А теперь начинается обратная процедура. Что я должен сделать, чтобы попытаться вернуться к целому? Я должен взять свои четыре части и связать их между собой, наложить на них связи, которые бы их держали. Я мог бы действовать и так: обернуть их обручем, это тоже действовало бы как связь. Тогда бы у меня здесь образовалась двойная структура связи: внутренняя и внешняя. Но это все равно связи.
Итак, идет процедура связывания. Сначала была процедура разложения, а теперь - процедура связывания. Но вот что интересно: я процедуру связывания не представляю как обратную процедуре разложения. Ибо я еще не вернулся к целому. Непонятно, что здесь произошло. Если части есть только у трупа, то представьте себе: я разрезал организм на части, потом я собрал эти части в целое, но организма не получилось. Когда это обстоятельство было зафиксировано, то начали понимать, что такое членение, даже с заданием внутренней структуры, есть процедура особая, приводящая к чему-то другому, нежели исходное целое.
И результат такой процедуры разложения и связывания стали соотносить с исходным целым. Начали спрашивать, как полученное относится к исходному целому. И тогда осуществили, по сути дела, операцию вложения: вложили полученное в исходное, как бы внутрь него.
И стали говорить о целом. Меня сейчас не очень интересует, выполнима эта процедура или нет. Я говорю о том, что выполняли мысленно. Но далее: свойства (а), (b), (у), (5) принадлежат частям - пока я говорю «частям», хотя это не очень точно, и сейчас я поправлюсь. А целое - это исходное целое со свойствами (а), (b), (с)... Мы получили свойства частей и свойства целого, и их надо было как-то различить.
В первую очередь это сделали в термодинамике, различив макроскопический план и микроскопический план, внешний и внутренний. И здесь мы можем говорить о внутреннем устройстве, или строении. А целое у нас остается как рамка, в которую мы это структурированное целое вкладываем.
Значит, наш объект, пройдя этот цикл, получил двойной набор характеристик - микроскопических и макроскопических: внешних характеристик (а), (Ь)... и внутренних характеристик (а), (р), (у), (8). И в физике это было зафиксировано... Это целая история, которая нас сейчас не очень интересует, нам важно рассмотреть все это на категориальном уровне.

Элементы

Но вот что важно. Пока я режу, я имею дело с частями. А когда я части связал между собой, то части превращаются в элементы. Понятие элемента неразрывно связано с понятием связи. Элементы получаются как части, но после того как мы их связали в целое, они стали тем, что связано. Элементы - это то, что связано, что входит в структуру и структурой организовано.
В первой части лекции я вам это рассказывал несколько иначе. Понятие элемента вводят Лавуазье и Фуркруа. Элементы - это то, что они объединяют в целое. Но тогда возникает знаменитый парадокс, на который потратили сто лет: есть ли разница между элементом и простым телом? Кстати, до сих пор в таблице элементов Менделеева это спутано. Таблица называется «таблицей элементов», а приведены свойства элементов как простых тел, как веществ. Чем простое тело отличается от элемента? Элемент есть химическая единица, а простое тело - физическая единица. Простое тело всегда представлено молекулой. Элемент - это, скажем, Н, а простое тело - Н2, там обязательно два атома в молекуле.
Правда, сам Менделеев проделал в этом плане большую работу и настаивал на различении элементов и простых тел, подчеркивая, что элементы - это понятия микроскопического, «внутреннего», анализа. Элемент - это то, из чего состоит целое, следовательно, это часть внутри целого, функционирующая в целом, из него как бы не вырванная. Простое тело, часть - это когда все разложено и лежит по отдельности. Элементы же существуют только в структуре связей. Следовательно, элемент предполагает два принципиально разных типа свойств-характеристик: свойства его как материала и свойства-функции, рождаемые из связей.
Другими словами, элемент - это не часть. Часть существует, когда я механически разделяю, и каждая часть стала существовать сама по себе, как простое тело. А элемент - это то, что существует в связях внутри структуры целого и там функционирует.
Элемент имеет свойства двух типов - атрибутивные свойства и свойства-функции. Свойства-функции - это те, которые появляются у части, когда мы ее включаем в структуру, и исчезают, если мы ее из структуры вынем. Вот если я был мужем, поссорился с женой, пошел в ЗАГС, развелся, я свойство-функцию мужа потерял. Я перестал быть мужем. Ведь быть мужем - это значит находиться в определенном отношении, иметь жену и быть зарегистрированным, с соответствующей записью в паспорте. Если эта связь разорвалась, у меня свойство-функция исчезает. Атрибутивные же свойства - это те, которые остаются у элемента вне зависимости от того, находится он в этой системе или нет. Слово «этой» здесь очень значимо. Ведь может оказаться, что свойство, которое при процедуре анализа кажется нам атрибутивным, есть просто функциональное свойство из другой системы.
- А оно принадлежит элементу?
А они все принадлежат элементу. Только свойства-функции принадлежат элементу постольку, поскольку он находится в структуре со связями, а другие принадлежат ему самому. Если я этот кусок материала выну, то атрибутивные свойства у него сохраняются. Они не зависят от того, вынимаю я его из системы или ставлю его в систему. А свойства-функции зависят от того, есть связи или нет связей. Они принадлежат элементу, но они создаются связью, они вносятся в элемент связями.

Представление личности как элемента.

Кстати, мы можем здесь вернуться к вопросу о личности. Атрибутивные свойства принадлежат личности начальника управления, а свойства-функции - это те, которые он приобретет, когда сядет в свое кресло; он там приобретет кучу свойств-функций. Если его вынуть из этого места - он их теряет. Эти свойства-функции оказываются неимоверно мощными, а система организации так «прокатывает» человека, что у него атрибутивных свойств почти не остается. Все, что у него остается, это свойства-функции; поэтому Маркс и говорил, что сущность человека - это совокупность тех отношений, в которые он вступает в процессе своей общественной жизни. И сознание его, и все его качества суть не что иное, как следствие его функционального включения в систему мыследеятельности.
Следующий важный шаг. Мы теперь элемент должны расслоить. Вот, скажем, от элемента идут три связи. Может быть еще связь с целым, это будет другой тип связи, только еще нащупываемый сейчас наукой. Мы можем свойства-функции, соответствующие связям, собрать и зафиксировать.

Понятие места и наполнения.

При этом мы вводим понятия «место» и «наполнение». Элемент представляет собой единство места и наполнения, единство функционального места, или места в структуре, и наполнения этого места.
Место - это то, что обладает свойствами-функциями. Если убрать наполнение, вынуть его из структуры, место в структуре остается, при консервативности и жесткости структуры, и удерживается оно связями. Место несет совокупность свойств-функций.
А наполнение - это то, что обладает атрибутивными свойствами. Атрибутивные свойства - это те, которые (теперь мы можем сказать так) остаются у наполнения места, если его, это наполнение, вынуть из данной структуры.
Я никогда не знаю, не являются ли они его свойствами из другой системы. Вот я его вынимаю как наполнение, а на самом деле оно привязано к еще одной системе, которая как бы «протягивается» через это место.
Системы хитрее всего того, что придумывают фантасты. Одни системы могут протаскиваться через другие. И может оказаться, что свойства-функции, заданные другими системами, выглядят как атрибутивные для этой, данной структуры. Хотя для другой системы они - свойства-функции.
Итак, мы имеем место и наполнение. Возникает интересный вопрос: как соотносятся атрибутивные свойства и свойства-функции, т.е. свойства места и свойства наполнения? Они давят друг на друга, они все время стремятся к взаимообеспечению. Свойства наполнения должны соответствовать свойствам-функциям.
- А как быть с известной пословицей: «Не место красит человека...»?
Она имеет два варианта: «место красит человека» и «человек красит место». И первый вариант - «место красит человека» - точно соответствует моей схеме. Это значит, что место предъявляет функциональные требования к наполнению, и человек «окрашивается» по месту, т.е. его атрибутивные свойства становятся соответствующими требованиям места...
Это вообще принципиальный вопрос для упрвленца. Как он его решает: собирается себя подстраивать под место или место под себя? Это двусторонний процесс, поскольку всякий человек должен занять место, и без места он не человек. Но у него есть выход: он может «покрасить» место под себя, создать себе место. И есть масса людей, которые создали сами себе место. Спрашивают: какое у него место? А ответ: он Иванов. Его фамилия и есть его место. Он сам и есть свое место. Когда мы говорим «Лев Толстой», «Ленин», «Маркс», мы не спрашиваем, какое у них место. Быть Лениным - значит иметь свое, строго особое и определенное место. Так что есть места строго индивидуализированные. Может быть место «педагог сельской школы», а может быть место «Макаренко». Или мы называем какого-то знаменитого строителя. Это люди, каждый из которых сам себе создал место. Так что это двусторонний процесс.
Сначала человек пятнадцать лет работает на статус, на имя, а потом имя двадцать лет работает на него. Заслужив имя, человек может позволять себе кое-какие выкрутасы. Хотя, вообще-то, человек всегда позволяет себе какие-то выкрутасы. Для каждой личности проблема личного существования - определить границы того, что он может нарушить без самоуничтожения, насколько он может «выламываться» из системы. Личностное существование есть всегда выламывание из системы. Но на каждом этапе своего развития человек может позволить себе выламываться только в определенных границах, в меру своих атрибутивных свойств, ибо только тот может себе позволить выламываться, кто имеет достаточно определенные атрибутивные свойства, а не только функциональные. Тот, кто уже больше не зависит от своего места.
Короче говоря, есть очень сложная проблема взаимоотношений между атрибутивными свойствами и свойствами-функциями.
Вопрос в том, насколько в человеке личность сохранилась. Это опять вопрос о происхождении. Какой крест он на себя наложил и перед кем считает себя обязанным.
Один живет в таком мире, где его не интересует, что думают о нем другие или что скажут о нем потомки, и он создает вокруг себя выжженное поле.  Он живет и наслаждается организованной своей жизнью, но на самом деле он уже умер. И на следующий день после его физической смерти оказывается, что о нем все забыли. Его как не было. Его факультет принадлежит его врагам, ученики отворачиваются при произнесении его имени и т.д. А если бы он думал, что скажут о нем люди после смерти, он бы вел себя совсем иначе. Так что весь вопрос в том, как человек себя осознает. Но мы отклонились в сторону.
Итак, для элемента, который есть единство атрибутивных свойств и свойств-функций, это проблема номер один. Я говорил, что мы имеем структуру. Мы вкладываем ее внутрь целого и получаем внутреннее строение. А что такое это целое? Мы опять применяем тот же принцип и спрашиваем, как же мы теперь представляем такую систему. Мы ее теперь представляем дважды.
Первый уровень - место со связями. Второй - внутреннее строение, внутренняя структура, состоящая из атрибутивных свойств и функциональных свойств. Кстати, атрибутивные свойства можно измерять, а вот можно ли измерить функциональное свойство? Оказывается, что функциональные свойства мы сегодня измерять не умеем, и мерой их является структура. Это очень важный тезис.
Структура есть мера функциональных свойств. И она всегда единична.
Итак, мы получаем внешние связи, функции... А что такое свойство-функция? Мы получаем свойство-функцию, если мы разрываем связь, вынимаем элемент, но хотим сохранить представление о связи как свойстве этого элемента.
Еще раз, потому что это очень важный пункт. Если мы хотим анализировать элементы, то мы должны анализировать свойства-функции, потому что если нет свойств-функций, то нет элементов.
А теперь представьте себе, что мы должны вынуть функциональные элементы. Теперь мы работаем уже не как мясник, а как хирург, который знает устройство человеческого организма. Мы начинаем резать так, чтобы наш скальпель не резал элементы, а как-то отрезал, «подрезал» связи и давал нам возможность вынимать функциональные органы. Мы их вынимаем, и что же мы получаем? Если мы не учли свойств-функций, то элемента не осталось, остались наполнения.
А что же нужно сделать, чтобы мы могли элементы вынимать как элементы? Нам нужно сохранить связи. Мы связи как бы вырезаем, и они остаются, эти оборванные связи, и мы их теперь называем свойствами-функциями. Свойства-функции - это способ зафиксировать и сохранить у элемента оторванные связи как принадлежащие элементу.
Итак, когда мы имеем систему, мы получаем связи, включающие ее в более широкое целое. Теперь мы должны вырвать все это. И мы вырываем набор связей в виде свойств-функций. А кроме того, у нас есть совокупность элементов, связи между ними, или структура. И мы этому целому приписываем некоторые атрибутивные свойства. Те, с которых я начинал. <...>
Свойства-функции, или функциональные свойства, принадлежат только элементу. Не простому телу, а элементу. Ведь свойства-функции возникают за счет связей. Когда говорят, что он - муж, или он - отец, то фиксируют способ его функционирования в определенном целом. Значит, это - свойство, которое не ему самому принадлежит, а определяется его отношением к другому, его связью. Но я не говорю: элемент в отношении муж-жена, - а просто:, он - муж. При этом я говорю не о свойствах его как материала, а о свойствах его как элемента.
Но ведь свойства - это свойства, а связи - это связи. И мы имеем особый язык для их обозначения. Связи обладают той хитрой особенностью, что они создают свойства элементов. Элемент, живущий в связях, от каждой связи получает свойства. Фактически, таких свойств нет, это фикции, есть только связи. Или даже - процессы.
Но мы вырвали элемент, от жизни его оторвали - а жизнь эту надо сохранить. И мы тогда начинаем говорить о его функциях. Мы спрашиваем: каковы функции начальника управления строительством? И мы говорим о тех связях, в которых он живет, о процессе его работы, о том, как он живет и действует, но при этом мы перевели это в форму его свойств. Мы спрашиваем, каким свойствам он должен удовлетворять, называя эти свойства функциями, хотя имеются в виду связи и процессы. Когда мы говорим о функциях или свойствах-функциях, мы говорим о связях и процессах на особом языке - на языке свойств.
А почему мы так говорим? Потому что в основе всего у нас лежит процедура разложения. Мы выделяем отдельные элементы.
Как говорил Кондильяк, когда мы имеем некую вещь, мы ее рассматриваем в той совокупности связей, в которой она живет, и она есть не что иное, как отражение этих связей. Или Маркс говорил, что человек есть не что иное, как совокупность тех общественных отношений, в которые он вступает и должен вступать, - но они теперь в нем, они теперь существуют как его способность действовать. Это его свойства-функции.
- А как это связано с переменными и постоянными свойствами?
Это совсем другое. В этом фиксируется факт изменения или неизменности. И атрибутивные свойства могут быть постоянными или переменными, и свойства-функции. Но они по-разному меняются. И процедуры разные.
Итак, подведем итоги этого куска. Я вам рассказал про первое понятие системы, которое во многом совпадает со структурой. (На этом представлении работа шла до 1969 г. В рафинированной форме оно было отработано в 1963 г. Но шли к этому с XII века.)
Напомню вам общее определение. Сложный объект представлен как система, если мы:
во-первых, выделили его из окружения, либо совсем оборвав его связи, либо же сохранив их в форме свойств-функций;
во-вторых, разделили на части (механически или соответственно его внутренней структуре) и получили таким образом совокупность частей;
в-третьих, связали части воедино, превратив их в элементы;
в-четвертых, организовали связи в единую структуру;
в-пятых, вложили эту структуру на прежнее место, очертив таким образом систему как целое. <...>
Чем определяется приемлемость или неприемлемость наших представлений? Не тем, что они перестают работать в практике. Мысль Маркса часто совершенно извращают, когда ссылаются на свою частную, отсталую практику и говорят, что она - критерий истины. Это просто бездельники, которых надо «отстрелять из рогатки». Маркс говорил совершенно другую вещь: критерий истины - общественно-историческая практика. А общественно-историческая практика - это не практика на вашем строительстве или в нашем университете. В общественно-исторической практике есть такой закон: появилось новое, более мощное - следовательно, все остальное морально устарело. Мертвецы бродят среди нас: устаревшее может сто, двести лет жить, бродить, пыхтеть , кряхтеть. Но на уровне культуры говорится: простите, это все устарело сотни лет назад.
Так что частная практика ничего не определяет.
Сознание не идет от заблуждения к истине. Оно идет от одной исторически значимой истины к другой исторически значимой истине. Если кто-то сумел подняться, аккумулировать прошлый опыт, снять его и продвинуться дальше - он сделал мертвыми все остальные представления.
Возьмите ситуацию Галилея. Бессмысленно спрашивать, сколько человек думали так же, как и он, и полагать, что если много, то утверждения Галилея истинны. Против него была огромная мощь перипатетиков, и всего каких-то восемь человек понимали, о чем речь. Но вышла его книга, и скоро от всей перипатетической науки не осталось и следа.
Галилей назвал свою работу гипотезой. Ньютон, отвечая ему, писал: "Я гипотез не выдвигаю". Но он двигался так: он работал методом "флюксий", а результаты описывал геометрическим методом. Почему? Он боялся, что его уничтожит социальное окружение, поэтому он писал на старом, приемлемом для всех языке. И так бы и осталось это неизвестным, если бы не его честолюбие, которое заставило его - когда Лейбниц сделал то же самое - настаивать на своем приоритете. Но, тем не менее, мы работаем методом дифференциально-интегрального исчисления по Лейбницу, а не по Ньютону. А что происходит со всеми остальными, кто этого не принимает? Они в течение 15 лет естественно вымирают. Вот каков механизм.

Проблематика первого определения система. Рождение второго определения система.

Что не годится в этом первом понятии системы? Хотя когда я так говорю, это не значит, что с этим понятием нельзя работать, наоборот, без него нельзя работать. Но этого мало. Это лишь первый момент системного анализа. Дело в том, что здесь совершенно отсутствуют процессы, а есть только связи. Это мы, зная работы Бутлерова, можем сказать, что за связями стоят процессы. Но в явном виде здесь процессов нет. (Вспомним: по Лавуазье, химия своими операциями разложения-вложения делает то, что должна была бы делать природа, но почему-то не сделала.) Этот системно-структурный подход не схватывает процессуальности. Вообще никакие процессы не схватываются. И в этом его основной недостаток. Второй недостаток: системы всегда оказываются подсистемами. Нет критериев выделения целостности системы.
И вот, когда это зафиксировали, родилось второе понятие системы. Оно берет первое понятие целиком, но относит его к структурному плану.
С точки зрения второго понятия представить нечто как простую систему - значит описать это в четырех планах, а именно:
процесса,
[b]функциональной структуры,
организованностей материала и
просто материала. [/b]
Другими словами, если я имею какой-то объект, то представить этот объект в виде простой системы, или моносистемы означает описать этот объект один раз как процесс, второй раз как функциональную структуру, третий раз как организованность материла, или морфологию, и четвертый раз как просто материал. И эти четыре описания должны быть отнесены к одному объекту и еще связаны между собой.
А что значит представить объект как полисистему или сложную систему? Это значит много раз описать его таким образом и установить связки между этими четырехплано-выми представлениями.
Простейший случай можно представить так: я беру материал и снова описываю этот материал как процесс, как функциональную структуру, как морфологию, или организованность материала, и как новый материал. Тогда получается, что первое представление, заданное первым процессом, функциональной структурой и морфологией, паразитирует на материале, который сам представляет собой другую систему - со своим процессом, функциональной структурой и организованностью материала. А все это может, в свою очередь, снова паразитировать на другой системе. Так мы представляем одни системы паразитирующими на других, симбиоз систем.
Но есть другие случаи, когда нужно иначе развертывать системные представления.

Взаимосвязь первого и второго понятия системы

Второе понятие системы включает в себя первое, но только теперь структурное представление начинает раскладываться в планы: процессуальный, функциональной структуры и морфологический.
Наложение всегда требует полисистемного представления. Моносистема не работает, это слишком сильная абстракция. А тайна в том, как «завязываются» друг на друга системы. Смысл дела - в наложении. Само по себе, абстрактно, это не многого стоит.